Время terra incognita - Страница 92

А они: дядь Женя, дядь Женя! К учёным с мировыми именами у них как-то уже привыкли. Вот настоящий, да ещё и знаменитый, космонавт был всем в новинку.

Когда о его прошлом стало известно в коллективе, Смоленский посетовал: —Зря тогда согласился. Что вы на меня смотрите влюблёнными глазами? Шумиха только работать мешала. Даже сюда докатилась, проклятая. Надо было отказаться. Надо было!

Но это потом открылось, далеко не сразу.

Война застала Евгения Григорьевича в отпуске, в приграничном городке. В отряде гражданской обороны он сдерживал атаки запрограммированных, пока население спешно эвакуировали, а на подступах к городу окапывались красноармейские части. В отличии от прочих, опалённых лишь тенью от тени настоящей войны, дядя Женя выглядел скорее собранным, чем растерянным. Даже когда он улыбался, прищуренные глаза смотрели требовательно и зло. Это была особая злость — злость к работе. Среди учёных в научной группе лентяев не имелось. Однако если остальные работали самозабвенно, то дядя Женя трудился с остервенением. Казалось, он хочет не решить очередную проблему, а убить её, растерзать, вцепится зубами. Мотылёк полагал: дядя Женя потерял в битвах у приграничного городка кого-то близкого, но ни за что не осмелился бы спросить об этом у него самого.

Как специалист, дядя Женя, был выше всяких похвал. Как человек тоже. Тем более космонавт. И герой (ходили слухи, что для того, чтобы вывести его в в тыл, пришлось отобрать оружие и связать). Вот только находится рядом с ним учёным, знающем о идущее войне исключительно из информационных сетей, было, как бы это сказать, немножко стыдно. Война не отпустила до конца Евгения Смоленского, героя, космонавта, учёного.

По просьбе Мотылька его перевели заместителем начальника инженерной службы следящей за целостностью сетей и работой суперкомпьютеров. Всё же по основной профессии дядя Женя работал больше с железом и монтажом, чем с программами и виртуальными сущностями.

Наконец, в-третьих, в Красловск прибыл новый человек из Москвы, явно состоящий в высших чинах в комитете государственной безопасности. Он был средних лет, с добрым лицом, прекрасно разбирался в теме, понимая объяснения Мотылька и Коня буквально с полуслова. Всё требуемое им для продолжения работ доставлялось мгновенно. Мотылёк сначала недоумевал по поводу отсутствия необходимости в заполнении отчётов, пока не сопоставил беседы с новым безопасником и будто бы по волшебству возникающее оборудование, на отсутствие которого он сетовал мимоходом.

Самым примечательным в новом безопаснике казались глаза. Грустные, с затаённой печалью, они не соответствовали доброму лицу. По этим глазам было видно, что они могут быть жестокими, даже очень жестокими. Но, всё-таки, определяющим в них была печаль по чему-то потерянному или недостижимому, а не необходимое для человека его профессии умение быть бескомпромиссным.

— Возможно новый безопасник тоже, на свой лад, мечтает о кораблях и городах— как-то пришло в голову Мотыльку: —Но откуда тогда эта затаённая грусть во взгляде. Неужели только лишь рабочая «маска». Нет, «маску» можно подобрать и лучше. Его печаль настоящая. Может быть от того, что высокопоставленный безопасник в детстве мечтал вести корабли и строить города. Или даже выращивать искусственные интеллекты и дружить с ними, а не обеспечивать безопасность и наблюдать за их создателями. Самому Мотыльку не «прочитать» безопасника, а спрашивать он тем более не станет.

В лаборатории Мотылёк и Наташа появились в начале восьмого часа утра. Там уже сидел необыкновенно радостный и довольный Конь и ещё несколько человек. Атмосфера, сохраняя присущую ей деловитость, полнилась скорым ожиданием какого-то, несомненно, радостного и хорошего события.

Наташа спросила: —Что-то случилось?

Вскочивший из кресла Конь помог девушке снять ветровку, заработав не столько недовольный, сколько удивлённый взгляд Мотылька.

— Ничего не случилось!

«Девочки» Коня, сидящие на местах дежурных операторов контроля, синхронно проводили исполненный галантности кульбит второго руководителя (первым был Мотылёк) подозрительными взглядами.

— Тогда что-то, наверное, должно случиться? — предположил Мотылёк.

— В точку! — Конь подошёл к пультам операторов контроля и звучно поцеловал сначала одну свою «девочку», потом «другую». Товарищи из исследовательской группы уже привыкли к выходкам второго руководителя и не обращали внимание. Закончив целовать «девочек», Конь пожал руку парню, сидящему за третьим пультом оператора контроля и подмигнул девушке следившей за четвёртым и последним пультом. Девушка смутилась, парень заулыбался, а «девочки» высокомерно вздёрнули точёные носики. Они прекрасно знали, что Конь, вместе со всем ветром, время от времени начинающим дуть в его кудрявой голове, принадлежит им и только им. Вот только никак не могли решить кому именно из них.

— Сегодня родится первый интеллект! — объявил Конь.

— Почему? — спросил Мотылёк.

— Интуиция— ответил друг. Право слово, иногда на Коня находило и он временно становился совершенно невыносимым.

Просмотрев накопившиеся за ночь данные, Мотылёк задумчиво пробормотал: —Ну-ну. Посмотрим.

Приготовления, в ожидании первого «рождения», закончены ещё неделю назад. Мотылёк не нашёл ничего указывающего на то, что первый интеллект вылупится из зародыша именно сегодня. Возможно, Конь что-то знал, но если на него нашло, то нипочём не скажет, хоть пытай.

Тем временем уверенностью Коня заразился остальной коллектив. Молодые ребята и их старшие коллеги (и мэтров оставшихся из первого НИИ СамСиса не обошло стороной сиё поветрие) увлечённо спорили, гадая, кто из интеллектов вылупится первым? Каждому из шестидесяти трёх оставшихся зародышей дали предварительное «рабочее» имя. Посреди этого бедлама, впрочем не сильно мешающего работе, Конь ходил радушным хозяином, поглядывая, чтобы «гостям» не приходилось скучать.